Вокально-инструментальная эра III.
Немного о терминологии. Надо сказать, что в конце 60-х годов, когда у меня потихоньку стал проявляться интерес к новому явлению, термин «рок-музыка» ещё как-то не прижился. «Рокешник» вылез позже, где-то к концу 70-х годов, а предыдущее десятилетие вся эта музыка называлась «биг-бит», просто «бит» или уж совсем просто – «битяра». Вообще-то до сих пор никто нам внятно не сумел объяснить, чем отличается рок-группа от бит-группы, а эти в свою очередь от ВИА. Так же никто не смог прочертить чёткую границу между разновидностями рока – всякими арт-, хард-, джаз-, панк-роком и прочими.
А с термином «ВИА» на рубеже 60-70-х годов было просто помешательство какое-то. Если в музыкальном коллективе вдруг обнаруживалась электрогитара или барабанная установка, да не дай бог, ещё кто-нибудь начинал петь – всё! Это сообщество моментально обзывалось ВИА и успех был гарантирован. В принципе, это дело не новое, ушлые люди всегда чутко реагируют на направление ветра. В 20-е годы существовали же всякие «джаз лилипутов», «джаз собак» и прочая шушера. Трудно сказать, чем они там на самом деле занимались, и было ли это каким-то образом связано с музыкой, но, главное, там было волшебное в ту пору слово «джаз» и народ валил на концерты недуром. Точно так же в эпоху развитого социализма магическим действием стало обладать словосочетание «вокально-инструментальный ансамбль».
В нашем парке имени Белинского была концертная площадка, которая действовала сезонно, в соответствии со своим названием «Летний театр». Там мне пришлось смотреть типичные ансамбли областных филармоний – «Поморы», «Жигули», хотя этим деревянным «театром» не брезговали и более именитые коллективы. О двух вышеназванных ансамблях ничего определённого вспомнить не могу. Но помню, что было громко. Кстати, в первой половине 70-х годов билеты на концерты наших любимых ВИА стоили ровно 1 рубль. Это вам не постперестроечное время, когда за возможность посмотреть нечто подобное мы должны раскошелиться на половину месячной зарплаты.
Поскольку страна у нас тогда была большая и общая, к нам запросто приезжали днепропетровский «Днипро» и вильнюсский ВИА «Эстрадные мелодии», кемеровские «Витязи» и киевские «Чаривни гитары». Особых впечатлений они у нас не оставили, равно как и прослушанные мной в той же филармонии «Оптимисты» и «Фантазёры».
К сожалению, никаких записей у меня не сохранилось, хотя мы и практиковали походы на концерты с магнитофоном. Записи делались преимущественно с целью почерпнуть новый материал для последующего исполнения собственными силами.
Несколько особняком в этом ряду стоит посещение Терновского РДК, поскольку нам удалось не только посмотреть из зала приехавший к нам, кажется, из Петрозаводска ансамбль «Онежский меридиан», но и познакомиться с музыкантами поближе. Я в то время играл в ансамбле РДК «Лаутары», поэтому вход в закулисную часть мне не был запрещён. Мы с ребятами заявились намного раньше начала концерта, когда гастролёры ставили аппаратуру и вытаскивали на сцену инструменты. Особо ценных сведений из общения с «меридиановцами» мы не почерпнули, но выслушали несколько коммерческих предложений по купле-продаже потрёпанных инструментов.
Точно так же я торчал пятью годами позже на сцене ДК им.Кирова, когда из-за кулис прямо в пальто и с чемоданом возник эстонский певец Яак Йоала. Он потыкал пальцем в клавиатуру синтезатора «Минимуг», возле которого я тёрся и пускал слюни, немного перекинулся словами со своими музыкантами, улыбнулся посторонним (то есть нам), и пошёл переодеваться. Выступал он замечательно, между песнями иногда шутил, а под конец решил вспомнить молодость и взял в руки бас-гитару.
Ещё одного бывшего солиста ВИА – Альберта Асадуллина – я имел счастье видеть дважды. Первый раз это было в Сочи в 1981 году, второй раз уже в пензенском ДК «Заря» в 1986-м. В отличие от первого концерта, на втором я больше слушал аккомпанирующий ансамбль. При этом я не имею в виду, что Асадуллин пел плоховато или неинтересно. Нет, у него было всё в порядке, но группа Ростислава Штыня меня просто заворожила. Какое-то совершенно необычное звучание и отточенность исполнения каждой песни.
1979 г. Альберт Асадуллин
Есть ансамбли, которые невозможно вычислить на слух, пока не вступит солист. То есть инструменталисты «среднестандартные» и не имеют ярко выраженных особенностей. А бывают коллективы, которым стоит только заиграть вступление, как моментально узнаётся почерк басиста, барабанщика или ещё кого-то из музыкантов. Ансамбли также можно опознать по составу, по приёмам аранжировки, по используемым инструментам. Например, «Фестиваль» всегда узнавался по звучанию «струнного» синтезатора. Можно спорить, надо ли втыкать этот «стрингс» во все без исключения песни, но благодаря вот такому несколько надоедливому звучанию «Фестиваль» всегда был узнаваем. Группа Ростислава Штыня тоже активно использовала новые инструменты, в том числе и электронные барабаны. Только звучали они не так погано, как у прочих.
Ансамбль "Фестиваль".
И ещё один вопрос уместно затронуть в связи с концертами Йоалы и Асадуллина. Это снова о границах жанра. Вот они оба бывшие участники ВИА, в описываемое время выступавшие с сольными программами (кстати, у нас половина певцов-солистов на эстраде тоже выходцы из подобных коллективов). А в чём отличие? Да ни в чём. Они и в ВИА точно так же пели, стоя впереди аккомпанирующих музыкантов. Только разве что в составе ВИА они не все подряд песни пели, уступая место другим солистам. Но ведь бывает и так, что в ансамбле один-единственный солист, почему же тогда это явление называется не «солист с небольшим оркестром», а «вокально-инструментальный ансамбль»? Ответа нет.
Вокально-инструментальная эра IV.
«Онежский меридиан» вторично я уже смотрел и слушал года через три, во время службы в армии. Клуб у нас в части был очень приличных размеров, сцена позволяла разместить не то чтобы ВИА, а большой оркестр с «кубометром дров», как мы (военные музыканты) со смехом именовали струнную группу. Естественно, после концерта мы поползли на сцену пообщаться с коллегами. На сей раз никто нам обшарпанных инструментов не предлагал. Зато мы увидели одну забавную штуковину. На одиноко стоящей палке был закреплён некий плоский прибор, подключённый к усилителю. Время от времени кто-либо из музыкантов подходил к нему и начинал крутить регулятор. Прибор издавал шипение или свист, менявший свой тон от очень низкого до очень высокого. Больше эта байда не делала ничего, так вот и шипела-выла-свистела на протяжении всего концерта. Я, конечно, спросил, что это такое, и получил от одного несколько напыщенного лабуха ответ, что это синтезатор. На дополнительный вопрос «а почему он только воет и шипит» был выдан железно-гордый ответ, что прибор «собран по английской схеме». Мы потом долго смеялись.
В 1980 году я наконец-то увидел своих кумиров – «Весёлых ребят». Приехали они не одни, а с «Красными маками». Конферансье иронично прокомментировал распространившуюся в то время практику объединения коллективов в один общий концерт, назвав это «заботой о зрителях». Мол, вы можете посмотреть сразу два ансамбля за одни и те же… часы и минуты. То есть намекал на экономию наших рублей. Красные маки» выступали первыми. В их составе была тогда Надежда Кусакина, которая помимо этого вела на ЦТ передачу «Шире круг» и бывший певец-басист «Цветов» Александр Лосев. Здесь он выступал в том же амплуа, и лез из кожи вон, привлекая к себе внимание. Он так усердно рвал струны, что усилитель начал выпускать из себя серый дым. Поскольку аппаратура была одна на два коллектива, то пришлось с выступлением «Красных маков» завязывать, дабы в антракте разобраться с техникой.
1979 г. "Красные маки".
Когда занавес распахнулся вторично, то на сцене предстал «серебряный» состав «Весёлых ребят» во всей своей красе. Жаль, что мне не удалось повидать «золотой» состав с Лерманом, Малежиком и Барыкиным, но и эта команда была на голову выше тех, кто только что стоял на сцене ДК им.Кирова. В первом ряду, синхронно исполняя несложные переминания с ноги на ногу, находились Валерий Дурандин, Алексей Пузырёв, Игорь Гатауллин, Анатолий Алёшин и Людмила Барыкина. Товарищи Валитов, Буйнов, Чиненков и Мушкамбарян были во второй шеренге. Я сидел с самого боку у левой стены, а сцена здесь имеет очень широкие порталы, поэтому левый край сцены мне не был виден. Те, кто сидел по центру, говорили мне, что как раз там, у левой кулисы пристроился с роялем сам Павел Слободкин. Может, врут… В общем, я его не видел. Зато видел потом, как Барыкина шла из-за кулис в гримёрку. Странное дело: на сцене она была мелко кудрявая, как Анжела Дэвис, а тут вдруг гладко убранные волосы с хвостиком. Парик у неё, что ли? Жалко, конечно, что вместо двух отделений ансамбль работал только одно…
"Весёлые ребята" и Людмила Барыкина.
Когда по городу развесили афиши ансамбля «Оризонт», мы разинули рты. Мой однокурсник и однополчанин Игорь Шкалов, работавший тогда в ДК им.Кирова, где должен был выступать обалденный ансамбль, недоверчиво крутил головой: «Неужели к нам «Оризонт» едет? Прям не верится», при этом рот его расползался до ушей от ожидаемого счастья. Счастье действительно привалило и честно отработало несколько концертов. Потрясающе виртуозный скрипач Ион Раду, певцы-скрипачи Татьяна Грекул и Леонид Рабинович, очень крепкая медная группа, солистка Лариса Гелага – всё было как надо. Новый (по сравнению с тем, что мы привыкли видеть по ящику) басист Николай Каражия очень активно приплясывал и демонстрировал песни своего собственного сочинения. Единственным не оправдавшимся ожиданием был барабанщик. Я-то надеялся увидеть Александра Оприцу с его полуперевёрнутой установкой (он как-то был левша на ноги, но правша на руки), обладавшему очень чёткой атакой звука и великолепным чувством ритма, но приехали они с другим музыкантом. Конечно, он не лажал, и играл как надо, но… Всё-таки я ожидал чего-то другого.
"Оризонт".
Осенью 1984 года на очередной концерт «Весёлых ребят» в ДК «Заря» я ходил вместе с музыкантами филармонии, с которыми мы только что вернулись из Сочи. Билетов уже не было, и мне пришлось обратиться за помощью к новоявленным друзьям. Дали нам бесплатные входные билеты, и мы там как-то пристроились. На сцене оказалось всего пять человек: ветераны Гатауллин и Буйнов, новенькие басист Рыжов и барабанщик Китаев, а также солист Глызин, умеющий держать в руках гитару. Это был период ухода «Весёлых ребят» от нормальных песен в сторону неизвестно чего. То ли рэп, то ли психоделика какая-то или панк – пёс его разберёт. Ну, в общем, «Мальчик Бананан» и тому подобное. Глызин брал высокие ноты, но каждый раз было ощущение, что у него вот-вот что-то лопнет от натуги. Гатауллин залихватски играл рок-н-ролльные рифы и скакал по сцене. Рыжов продемонстрировал модный приём игры «слэп», но сделал это корректно, не надоедая, чем грешили тогда многие бас-гитаристы. Буйнов и Китаев не запомнились ничем. Сыграно было всё очень чётко, грамотно и весело. То-то и было обиднее всего. Сидишь и думаешь: «Ну надо же… Такие музыкантищи и такую х… играют».
"Весёлые ребята": А.Буйнов, И.Гатауллин, С.Рыжов, А.Глызин.
А в самом финале из глубины сцены показался некто весь в белом. Один зритель рядом со мной высказал версию, что это явился сам Слободкин. Ошибся дяденька – это вышел ещё один из ветеранов, Роберт Мушкамбарян. Саксофон он не трогал, только пел. И песни почему-то выбрал из репертуара Челентано, и подхрипывал точно так же. Тоже обидно. Уж лучше бы что-то из своих старых хитов выдал. В общем, всё понравилось, но наполовину. Обратно от «Зари» до центра города мы хотели было доехать на стоявшем возле ДК филармоническом автобусе, но его заняли «Весёлые ребята», и высунувшийся из дверей Гатауллин посоветовал нам попробовать поискать другой способ перемещения своих тел в пространстве.
Вокально-инструментальная эра V.
Жанр рок-оперы у нас как-то внезапно навалился на все ансамбли, как эпидемия чумы. Выздоровели не все. Кто-то благополучно эту заразу перенёс на ногах и продолжил своё песенное существование. Коллективы с сильным иммунитетом умудрились не захворать совсем. А некоторые же заболели в особо тяжёлой форме, вследствие чего мутировали в непонятные образования. Доводилось мне читать, что бывший вполне нормальный ВИА «Поющие гитары» разросся в оперный период до 40 участников. Возможно. Лично я на сцене видел человек 20, ну, конечно, кто-то ещё был за кулисами.
Приехали к нам они аккурат под Новый 1988 год с очередным опусом композитора Александра Журбина, родоначальника данного направления в нашей стране. Опера называлась «Монарх, блудница и монах». У Журбина получилось в общем-то так же, как и у Эндрю Ллойд Уэббера: триумфальный успех первой своей оперы «Иисус Христос сверхзвезда» он так ни разу и не повторил. Вот и эта очередная попытка ленинградского автора создать что-то значительное провалилась. Сколько он ни писал опер, но единственной более-менее сохранившейся в памяти так и осталась его первая – «Орфей и Эвридика».
Сцена из оперы "Монарх, блудница и монах".
Инструменталисты расположились по бокам сцены. То есть в кулисах, но так, чтобы их было видно из зала. Заправлял оркестром очень волосатый дядька, игравший на синтезаторе в правом углу, где помещались ещё два клавишника. Остальные музыканты теснились в левой стороне сцены. Посередине поставили декорации некоего здания в два этажа с окнами. Из этих окон поочерёдно высовывались поющие головы солистов. В особо ответственных сценах они выстраивались в шеренгу вдоль этой декорации и пели хором. Лажи не было, но и ярких впечатлений тоже. В антракте мы выходили в фойе, где с нами пытался водить хоровод вокруг ёлочки дышавший перегаром Дед Мороз. Дело было 1-го января, сами понимаете… кстати, нас, зрителей, было ничуть не больше, чем артистов на сцене, так что Дедушка Мороз от нас не сильно устал.
Ещё один коллектив, занявшийся в семидесятых годах оперным жанром – это московский ансамбль «Музыка». И по-моему, так же, как и в случае с «Поющими гитарами», это увлечение похоронило ансамбль, хотя они и не гипертрофировались в оперную труппу, как их ленинградские коллеги. Смотрел я их в 1981 году на сцене гарнизонного Дома офицеров, и они издалека походили на нормальный ВИА. Инструменталисты выстроились в ряд на заднем плане, солисты изображали героев А.Грина впереди, декораций никаких, костюмирование условное (певец-руководитель Николай Воробьёв одел шляпу – трактирщик, сменил шляпу на бескозырку – матрос), и называлось всё это «опера-феерия «Алые паруса»». Музыка, конечно, мелодичная, но уж больно какая-то слащавая. А барабанщику, если по-честному, надо было бы устроить «тёмную» за издевательство над публикой. Вытащил на сцену такие барабаны, на которых даже в сельской школе играть стыдно. Ни внешнего вида, ни звука, всё шатается-болтается, того и гляди – рухнет.
Ансамбль "Музыка".
1988 год, тот же зал ГДО, легенда нашей эстрады ВИА «Песняры». Зал, конечно, битком, на сцене куча аппаратуры, восторг публики неописуем… конечно, их «золотой век» был десятью годами раньше, но хотя бы на излёте карьеры нам довелось их посмотреть! Из «старичков» были Валерий Дайнеко, Владислав Мисевич и Александр Демешко. Последние двое – из самого первого состава, старее некуда. Ещё был Игорь Пеня, тоже не новичок в ансамбле, пришедший на место Борткевича и очень удачно перехвативший эстафету. Демешко за барабаны уже не садился, только пел, да и то немного. Мисевич помимо игры на духовых инструментах взял на себя роль ведущего концерта. Говорил не очень много и всё с очень серьёзным видом. Дайнеко выдал коронную «Беловежскую пущу», но верхнюю ноту брал фальцетом, а не голосом, как раньше. Все эти хиты («Белоруссию», «Вологду» и пр.) они давали во второй части концерта, а первая представляла собой новую работу Владимира Мулявина на стихи Маяковского. Песни неплохие, но на уровень прежних сочинений Мулявина типа «Александрины» явно не тянули.
Не спасали и современные аранжировки, и наличие двух клавишников, у каждого из которых было по два инструмента. А электронные барабаны пятиугольной формы, напоминающие советский «знак качества» своим чавкающее-булькающим звуком вызывали только желание треснуть по ним кувалдой – один раз, но сильно. Чтоб заткнулись навсегда. Ну ладно, хоть со всеми этими недочётами, но мы посмотрели живую историю нашего вокально-инструментального жанра. Да! Чуть не забыл: самого Мулявина не было. Объявили, что заболел. Тогда мы искренне огорчились и мысленно пожелали ему скорейшего выздоровления от неведомой нам тяжкой хвори, не подозревая, что болезнь у него не грипп и не холера, а обыкновенный запой.
Последние соприкосновения с представителями ВИА у меня были уже во времена моей работы в цирке. Смотрели мы, естественно, бесплатно, примостившись на галёрке. А в манеж, сменяя друг друга, за один вечер выходило аж три коллектива. Первыми были «Песняры» под управлением Свечкина. Надо пояснить, что к тому времени (начало XXI века) «песняров» расплодилось штук пять, каждый коллектив бил себя кулаками по туловищу и орал, что он самый истинный, а остальные – фальшивка и самозванцы. Вообще вся эта история с возрождением в постперестроечное время требует отдельного разговора, но если коротко, то считанные коллективы пытались действительно работать и создавать что-то новое и интересное, типа «Белорусских песняров». Большинство же просто наживались на ностальгических чувствах старших поколений, приплясывая на сцене под компьютерные ремиксы старых шлягеров.
"Песняры" п/у Игоря Свечкина.
Положительным моментом описываемого концерта было живое пение и игра на инструментах. У свечкинских «Песняров» запомнился очень хороший тенор Владимир Стомати. Я даже отметил про себя, что Белоруссия вроде бы не такая уж и большая страна, а интересных голосистых певцов там предостаточно. И гитарист у них был очень неплохой, по манере чувствовалось, что переболел блюзом. Кстати, данные «Песняры» всё-таки спели что-то новое, не ограничиваясь «Вологдой» и «Рушниками».
Следующими на круглую площадку вышли лохматые мужики в длинных кафтанах, объявившие себя «легендарным ансамблем под названием «Лёйся, песня!»». Конечно, название было легендарным. И песни были легендарными. Включённые же в состав ансамбля сопливые пацаны на «легенду» не тянули никак. Лихо, с увеличением темпа раза в полтора они отстебали популярные песни, поклонились и ушли, освобождая сцену для следующих ветеранов нашего биг-бита. Глядя на эту комедию, я подумал, что в принципе любой из нас может собрать полдесятка приличных музыкантов, выучить чьи-то чужие песни, и объявить новоявленную шайку-лейку «истинной легендой» былых времён. А поскольку за эти десятилетия мы все поседели-полысели, сгорбились и обросли очками и бородой, то поди разберись, кто «легенда», а кто нет.
«Поющие сердца» замыкали этот торжественный марш ностальгии. Вышли они на площадку в чрезвычайно сокращённом составе – всего четыре человека. Двое действительно были из того, первого состава. По-прежнему лохмато-кудрявый Виктор Харакидзян, только совсем седой, и Вячеслав Индроков, к старости вдруг предпочёвший, чтобы его называли Славой. Остальные двое раньше в «сердцах» не значились, хотя по возрасту вполне подходили к разряду ветеранов ВИА.
"Поющие сердца".
С этими мы даже немного пообщались за кулисами. Мишка Ахмаев завёл с барабанщиком профессиональный разговор о педалях и пластиках, а я перекинулся несколькими фразами с Харакидзяном. О чём говорили – не помню, но общался он доброжелательно и не высокомерно. Видимо, сыграло свою роль то, что они видели, как мы выходили из своей оркестровой комнаты, и поняли, что мы тоже не посторонние в музыке.
Видел я и несколько своеобразных представителей плеяды ВИА – это был ансамбль «Бим-бом», занимавшийся в основном пародиями и клоунадой. Выступали они в очень подобающем для себя месте – нашем цирке. Кажется, это был конец 1986 года. Осмелевший по указу Михал Сергеича конферансье отпускал ехидные шуточки по адресу местных властей (не имея, конечно же, никакого представления об этих людях), и подкалывал зрителей, сидевших в директорской ложе. В общем, дорвался товарищ до гласности. Бим-бомовцы работали под запись, что позволяло им выполнять некоторые телодвижения из репертуара цирковых акробатов. Барабанов не было, конферансье вешал макароны, что роль барабанов у них выполняет синтезатор. Видел я этот синтезатор – на нём даже звук кастрюли затруднительно получить. Короче – сплошное враньё, так что данный коллектив музыкальных клоунов лучше смотреть по телевизору.
Шоу-ансамбль "Бим-бом".
И ещё одна шарага выступала на моих глазах в цирке – группа «Любэ». Эти ребятушки во главе с «этим демобилизованным» (по выражению директора цирка Жидкова) Расторгуевым перед выступлением окружили ящик с водкой и принялись улучшать настроение. Я этот процесс до конца не наблюдал, но потом мне сказали, что жидкость была уничтожена полностью. Наверное, наврали. Но барабанщик был явно «хорош», ибо пробил насквозь ударный инструмент. Неторопливо перевернул барабан другой стороной и вновь принялся дубасить. На качестве концерта все эти фокусы никак не отразились, поскольку никто там живьём не играл.
Часть II. На сцене.
Бархатный сезон.
Филармония в ту пору была у меня в пяти минутах ходьбы от дома. Можно было не выходя на улицу просто пройти задворками. Верхняя часть улицы Московской имела такую особенность, что построенные в эпоху Самодержавия дома стояли друг к другу впритык, образуя почти сплошной монолит от угла до угла. Имелась возможность войти, допустим, в подъезд одного дома, и, попутешествовав по сообщающимся чердакам, выйти на свет божий где-нибудь во дворе на другом конце квартала. Конечно, в пыли и в паутине. В младшем школьном возрасте мы использовали эти обстоятельства при игре в войну. А если зайти вечерком в соседний с филармонией дом, подняться по возможности бесшумно по скрипучей деревянной лестнице на чердак и отворить потайную дверцу, то можно было попасть на балкон концертного зала и бесплатно смотреть выступление столичных знаменитостей. Что мы в детстве и практиковали.
Здание пензенской филармонии на улице Московской. (фото из собрания Игоря Шишкина).
Дело было в сентябре 1984 года. Прибегает как-то ко мне Олег Агеев, саксофонист, и говорит, мол, давай пойдём в филармонию, там беда. С кем беда и что надо делать, это я узнал уже, когда мы пришли по адресу. Оказывается, им надо ехать на юг, а играть некому.
Как-то я не совсем чётко обрисовываю картину. Давайте по порядку.
Значит, был там у них коллектив. Нечто вроде ВИА в духе «Самоцветов» - «Голубых гитар». Это по составу исполнителей. Но его дербанили в разные стороны два человека, каждый из которых считал себя главнее. Толя Кокнаев – солист-певец, к тому времени уже успевший засветиться на Всесоюзном телеконкурсе «С песней по жизни» (если я не путаю), и дошедший там до какого-то промежуточного уровня. Другой претендент на роль «хозяина» этого аккомпанирующего состава носил фамилию Байкалов и исполнял всякую пошлятину типа куплетов и анекдотов под музыку. Первый солист обещал музыкантам златые горы, если они будут его сопровождать на всех конкурсах, ведущих на самый верх эстрадного Олимпа. Помимо кучи денег и сундуков с драгоценностями также обещалась всесоюзная слава, почёт и уважение. Второй человек ничего не обещал, но делал. Постоянно возил ансамбль с собой по деревням нашей области, где своими дешёвыми прибаутками обеспечивал музыкантам стабильную и очень неплохую зарплату. Исполнители музыки таким образом стояли перед традиционным выбором между тощим журавлём в небе и откормленной до размеров голубя синицей в руках. Плюс ещё руководитель ансамбля Сашка Рогозин толкал свою идею о том, что надо вообще послать всех этих солистов куда подальше, и развиваться как полноценный самодостаточный ВИА, а не как чей-то крепостной оркестр. В общем, разброд и шатания…
ВИА "Шире круг" п/у А.Рогозина.
Стоят: Стас Лукьянов, Михаил Штыров, Анатолий Кокнаев...Олег Агеев (с флейтой). Сидит справа Александр Рогозин.
Ну, мне это было до лампочки, и я поинтересовался, зачем, собственно, меня позвали. Объяснение оказалось довольно простым. Надвигалось участие в конкурсе, но вышла заминка с одной песней. Их пианист Славка Кезин, знакомый мне ещё по годам учёбы в музыкальном училище, очень хорошо валял джаз, но тут у него как-то не вышло. Песня была сильно патриотического свойства, которое Славка не очень прочувствовал. Он всё пытался наколбасить там кривых аккордов и импровизации, а я просто сел за рояль и тупо сыграл то, что композитор написал на нотной бумаге. Выяснилось, что это как раз и есть то, что требовалось доказать.
Кокнаев объявил, что эта песня – запрещённая. «Как это?» - удивился я. «Ну, запрещённая – и всё. Её петь не разрешается» - очень подробно и толково объяснил Толик. Я пожал плечами и отошёл в сторону, не вступая в дискуссию, хотя меня сильно интересовали вопросы: 1) С какого бодуна кто-то запретил песню о солдате Великой Отечественной войны, написанную членом Союза композиторов СССР, 2) Каким образом ноты «запрещённой» песни были напечатаны в государственной типографии, 3) На кой хрен ехать на конкурс с «запрещённой» песней? В общем, какой-то типичный либерально-диссидентский бред. Из репертуара «Голоса Америки» и иже с ними.
Ну, ладно. В общем, меня включили в состав гастролирующей группы, на работе (в Доме пионеров) я взял отпуск за свой счёт, и мы поехали. То есть, поехал на поезде весь ансамбль с аппаратурой, а мы с Кокнаевым, как белые люди, ещё денёк порепетировали и полетели самолётом. До Москвы на ЯК-40, а потом до Сочи на ТУ-154.
Это был Всероссийский конкурс исполнителей советской песни под названием «Сочи-84». Само состязание проходило в местной филармонии, жили мы в одной из гостиниц недалеко от места событий, под боком у нас был пляж, где мы и пропадали большую часть времени. Иногда мы репетировали прямо в номере, без аппаратуры. Стас Лукьянов что-то там дребезжал струнами неподключенной гитары, Вовка Володин махал в воздухе палочками и изображал на губах свои барабаны, я пытался освоить новый для меня музыкальный инструмент «Vermona piano-strings» за неимением рояля, а Женька Мельников, Агеев, Кезин и Плафон просто наблюдали за нашими усилиями, сочувствовали и давали ценные советы.
В филармонию мы тоже ходили. Разок попробовали пройти вещи на сцене, а в основном тусовались в зале на галёрке, слушая конкурсантов. Поскольку Кокнаев вытянул жребий на один из последних дней первого тура, то времени у нас было навалом.
…и звезда с звездою…
Всю эту толпу конкурсантов отслеживало авторитетное жюри. Председателем был назначен «композитор» Владислав Казенин, ответственный чиновник Союза композиторов РСФСР. Если мне не изменяет память, то единственное более-менее запоминающееся его творение – это музыка к фильму «Здравствуйте, я ваша тётя», хотя злые языки утверждают, что это сочинил кто-то другой, малоизвестный, а Казенин, пользуясь служебным положением, просто присвоил себе чужой труд. Не знаю, как там на самом деле, но такие вещи случаются в высоком искусстве.
Владислав Игоревич Казенин.
Ещё в жюри сидели всенародно известные певцы Хиль и Кобзон, малость подзабытая «звезда» Гелена Великанова и несравненный Олег Лундстрем. Толкунова обещала быть, но не приехала.
Со стороны нам было интересно наблюдать за их поведением. Сидим мы однажды на лавочке в сквере по пути от гостиницы к филармонии. Смотрим, бежит рысью пожилой дяденька Лундстрем, пыхтит, опаздывает, торопится, чувствуется, что человек очень ответственный.
Другая картина: театр уж полон, ложи блещут, на сцене очередной претендент на лауреатство трясётся от страха, ему и так тяжко… и тут с треском распахивается дверь, и громко топая копытами и переключая всё внимание зала на себя является сильно опоздавшее чудо по имени Иосиф Давыдыч. Плюхается на своё место в жюри и начинает рассказывать что-то смешное Хилю. Что в этот момент ощущает конкурсант на сцене, можно только догадываться.
Иосиф Давыдович Кобзон.
В один из конкурсных дней на сцене объявился Сашка Платонов, с которым я играл в 1976 году в составе пензенского ВИА «Искатели». К тому моменту он уже закончил Саратовскую консерваторию и работал в тамошней оперетте. Выступил нормально, но что с ним дальше было – не знаю.
Пользуясь своим статусом участников конкурса и имея в карманах соответствующие мандаты, мы бесплатно проникали на концерты заезжих знаменитостей, проходивших в к/з «Фестивальный». Это были Анне Вески, ансамбль «Апельсин» и пр.
Члены жюри решили тоже отличиться (а заодно и пополнить кошельки), и показали нам своё мастерство вместе с некоторыми приблудными артистами. Но не в зале филармонии, а в летнем парке, на традиционной для таких случаев сцене – «ракушке» под открытым небом. Кобзон с Хилем спели очень ровно, без каких-либо отклонений от своих стандартов. Великанова же могла бы и помолчать. Во всяком случае, ехидные реплики в зале «А судьи кто?» вряд ли бы имели место, кабы не её тонкое искусство попадать мимо нот в своей коронной песне про ландыши.
Отдельно следует отметить «примкнувшую к ним» певицу Галину Улётову, о которой я до того времени совсем не слышал. Это был, так сказать, экспортный вариант нашего шоу-бизнеса для использования в странах соцлагеря. Например, в Польше она имела примерно такую же популярность, как их Анна Герман у нас, хотя при этом обе они практически не были известны у себя дома.
Галина Улётова.
И вот, когда мы (Кокнаев, Улетова и я) торчали на крыльце служебного входа во время антракта, к нам подкатил автомобиль, кажется, такси. Оттуда вывалилась троица. По узнаваемости среди народа эти граждане сильно уступали ансамблю Никулин-Вицин-Моргунов, но по титулам вполне могли с ним конкурировать. Это были три Народных артиста, лауреаты всевозможных премий композиторы М.Г.Фрадкин, Е.С.Птичкин и П.К.Аедоницкий. Все были в меру пьяные. Птичкин вёл себя достаточно скромно, только орал: «Пал Кузьмич! Пал Кузьмич!!!», потеряв из виду друга Аедоницкого. А тот, облачённый во всё белое с головы до пят с надписями Adidas, был в тот момент озабочен поиском подходящих кустов для справления малой нужды. Предводитель троицы Фрадкин поднялся к нам на крыльцо, и тут же Улётова представила ему своего друга, восходящую звезду, весьма перспективного певца Анатолия Кокнаева «и его пианиста». Марк Григорьич поручкался с нами, пьяно ухмыляясь молвил: «Да? А на что он мне, когда у меня ты есть», и принялся щупать Галю за все выпуклые места.
И.Кобзон - М.Фрадкин.
Возлагавший надежды на написание Фрадкиным песни специально для него Кокнаев разочарованно потоптался на месте, потом поманил меня пальцем, и мы тихо удалились. За нашими спинами слышалось пьяное бормотание и притворно-возмущённые возгласы Улетовой: «Марк Григорьич! Перестаньте! Озорник какой… Ой-ой!»
А вот ещё один интересный эпизод. Захожу я в гостиницу и направляюсь к лифту. Впереди меня маячит какой-то мужик с седой шевелюрой, заходит в лифт, и, не оборачиваясь, нажимает кнопку. Двери начинают закрываться, и тут я, перейдя на галоп, ору: «Сто-о-ой! Погоди. Я тоже хочу». Двери притормаживают, я протискиваюсь внутрь лифта, перевожу дух. Мужик этот оборачивается и спрашивает: «Вам на какой?»…
…и меня словно накрывает черноморская волна очень больших размеров. Это Лундстрем. Чего-то я ему бормотнул, по-моему это было «здрасьте-спасибо-извините» в одном флаконе. Он посмотрел на мою остолбеневшую рожу и улыбнулся. Мне, конечно, хотелось ещё что-нибудь сказать, но язык парализовало, и до самого верха мы так и ехали молча. Улыбаясь.
Позорище.
Описание самого выступления на конкурсе не займёт много времени и места на бумаге. Толя-певец жутко нервничал и всё пил какие-то успокоительные лекарства. Однажды он меня спросил, как я отношусь к транквилизаторам, на что я ответил «никак», поскольку вообще не знал, что это такое. Я баловался витамином С с глюкозой. Если кто помнит, были такие большие таблетки белого цвета, кисло-сладкие. Продавались в аптеках за сущие копейки, и для детей в советские времена являлись очень популярным лакомством. Иногда я и Толика угощал. Мы ведь в одном номере жили. В трёхместном. Третьим товарищем был пожилой дядечка с Украины, тренер-наставник одного из конкурсантов, который перед сном рассказывал нам, среди прочего, байки про половые извращения певцов В.Леонтьева и Н.Гнатюка.
И вот разок мы с Толиком разбаловались и стали кидать эти «глюкозы» друг другу, я – ему, он – мне. Один кидает, а другой ловит ртом. И жуёт. В очередной раз я поймал эту большую белую таблетку, моментально сжевал и проглотил. И тут чего-то у меня возникло подозрение. Что-то было не так. «Ты чего мне дал?» - спрашиваю. А Кокнаев так хитро улыбается и говорит: «Да ничего страшного. Сейчас спать будешь»…
«Ё-моё! Ведь это он, гад, мне транквилизатор подкинул!» По-народному такая форма наркоты называется «колёса», это меня уже здесь, в Сочи, Плафон со Стасом просветили. Я напрягся, ожидая, что со мной сейчас будет. Однако ничего не почувствовал. Видимо, организм не понял, что это в него засунули, и отказался реагировать. Мне-то ладно, а вот Толику не надо было такой дрянью баловаться, в конкурсный день мы все это поняли.
Вообще конкурсы и их результаты имеют не так много общего с дальнейшей карьерой исполнителя. Кого-то очень талантливого могут не заметить (или он сильно постарается нагадить самому себе), а вопиющая серость и бездарность вдруг получает призовое место. Да если даже и правильно расставить конкурсантов по ранжиру и наградить соответственно выступлениям – это тоже не гарантия того, что в дальнейшем они будут работать в том же раскладе. Ну кто сейчас помнит певца Валерия Чемоданова, который обошёл на V Всесоюзном конкурсе Пугачёву? Да и не только про «сейчас» разговор – его и тогда никто не знал.
Вот и здесь, в Сочи, та же катавасия была. Приехал из Москвы певец Михаил Фалков, обалденный тенор, очень музыкальный парень, которому бы петь и петь на лучших сценах страны. Ни фига. Так никто его и не услышал. Получил он, конечно, премию, показали его потом разок по телику – и всё. И дело даже не в том, что он был на тот момент солистом Ансамбля песни и пляски Внутренних войск МВД. Немало «военных» солистов были известны на весь Союз: Харитонов, Беляев, Розум, Виноградов… Просто не сложилось и всё. Зато потрясающе профнепригодные братья-близнецы по фамилии Радченко после этого конкурса в Сочи не слезали с экранов ТВ, пока не ожирели до неприличных объёмов.
Михаил Фалков.
Ну, в общем, настал этот день. Толкаемся мы за кулисами, ждём своей очереди. Тут же рядом упомянутый мной Фалков с ансамблем. Кстати, вот ведь не так давно всё это было, а ведь никто под «минус» не выступал! Или со своим коллективом или с местным оркестром, на худой конец просто под рояль – но без всяких «фанер». И вот руководитель ансамбля Фалкова в форме старшего лейтенанта, глядя на меня, не выдержал и говорит: «Ну ты чего же так дёргаешься? На тебе ж лица нет. Спокойней надо». Тут как раз нас объявили, я промямлил «спасибо», вымученно улыбнулся и поволокся к роялю на сцене.
Дошёл, спотыкаясь, сел. Ноты поставил. Смотрю на Кокнаева, когда он мне знак подаст, чтоб начинать. А он на меня смотрит. А я опять на него. А он опять на меня. И я никак начать не могу. Чего-то не хватает. Тут я вспомнил, как меня Раиса Ефимовна в училище уму-разуму учила. Ты, говорит, сядь, проверь. Чтоб сидеть удобно было. Самое страшное – это там, справа, в зале. Комиссия. Так вот, чтобы преодолеть этот страх, надо не прятаться, а посмотреть председателю комиссии прямо в глаза – и страх исчезнет. А если ещё и подумать при этом: «Что? Ждёте, что я облажаюсь? Хрен вам. Не дождётесь!», то вообще будешь играть как дома.
Ну, я решил это дело применить. Повернулся направо, в зал, и смотрю на председателя жюри Казенина. А ему до фонаря, он на сцену не глядит, пишет чего-то. посмотрел я на Хиля и на Кобзона… Между прочим, время идёт. Пауза затягивается. И вот я дождался, когда Олег Леонидович поднял глаза на меня. Узнал он своего попутчика по лифту или нет – не знаю. Но, посмотрев в глаза Лундстрему, я почувствовал, что уже никого не боюсь. И опустил руки на клавиатуру.
Вещь пролетела без единой ошибки. Дальше я встал и тихонечко пробрался за кулисы, а на смену мне потащились Плафон, Мельников, Агеев и Лукьянов, дабы продолжить программу. В остальных песнях я не участвовал и наблюдал это непотребство со стороны.
Малость отступим в сторону. Надо кое-что пояснить. На конкурсе была «обязательная» вещь. Вообще-то это очень правильно. Когда один певец поёт «Калинку», другой «Тёмную ночь», а третий «Get Back», то как их сравнивать? Поэтому во всех серьёзных конкурсах даётся единая для всех песня, как точка отсчёта. А дальше пой, что хочешь. В нашем случае, учитывая огромное количество участников, и во избежание прогнозируемого отупевания жюри от стократного прослушивания одной песни, решено было сделать «обязательной» песней не одну, а три. На выбор. Чтобы уменьшить риск возникновения нервных потрясений у членов жюри в три раза.
Вторую вещь, одну из вот этих «обязательных», Кокнаев тоже спел. Не очень, но спел. А в третьей его накрыли расслабляющие таблетки. Песня называлась «Вернулся я на Родину». Вот эту первую фразу он и спел. А дальше «ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…». Забыл слова напрочь. После этого нам было велено собираться домой.
Обратно ехали как побитые, и ни о каких самолётах или вагонах «СВ» уже никто не заикался. Тусовались в плацкартном. Славка Кезин, таская чемоданы, ворчал по адресу Кокнаева: «Тоже мне, солист… наглотался валерьянки, как барышня-гимназистка…»
Среди находчивых и весёлых.
Кажется, это было ранней весной или поздней зимой 1988 года. Мне позвонил Димка Малков и сказал, что нужно выручить. Димку я помнил ещё пацаном, когда он занимался на кларнете в духовом оркестре Дома пионеров (я в то время уже работал после армии), а насчёт «выручить» мне было не привыкать. К тому времени это стало уже традиционным обращением ко мне с разных сторон, так что я особо не испугался. В данном случае надо было помочь команде КВН Политехнического института, собравшейся ехать на конкурс в Москву. Пришёл я в Политех, в уже знакомый 5-й корпус, меня сразу озадачили и втянули в репетиционный процесс. Кроме меня в музыкальном сопровождении команды участвовали ещё три человека: Димка на саксофоне, Андрей Поляков на барабане и довольно своеобразный (это мягко сказано) студент, умеющий правильно держать скрипку и смычок.
01.05.1985 г. Духовой оркестр Пензенского политехнического института. Дмитрий Малков - сидит крайний слева.
В день отъезда пришлось сильно понервничать из-за отсутствия транспорта. Спонсор команды – «Завод имени Фрунзе» - никак не мог родить нам автобус, хотя договорённость имелась. Все сидели на чемоданах, бесконечно пили чай (кое-кто прикладывался к более интересным жидкостям), резались в карты, тренировались в остроумии (типа выписывания друг другу Почётных грамот «от Феделя Кастрато») и материли велзавод. Когда выражения «Ты, что, озифел?!» или «ЗИФ твою мать!» стали уже привычными, появился-таки автобус с двумя шоферами.
В дороге ничего примечательного не было, кроме пьянки. Поселили нас в гостинице «Россия» и в тот же день повезли во Дворец молодёжи на репетицию. Это был какой-то экспериментальный тур КВНа, когда участвовали сразу 12 команд, но остаться после этого должны были шесть, то есть команды соревновались попарно «на выбывание». Нам в спарринг-партнёры достался Ленинградский университет.
С нашей стороны (здесь я не про команду, а про оркестр) особой лажи не было, даже скрипач умудрился не испортить звуковую картину. Были у меня разногласия с администраторами и рабочими сцены по поводу рояля. Я им доказывал, что педали должны не просто лежать или даже стоять под инструментом, а быть привинченными к роялю и выполнять свои функции. Полупьяные работнички недоумевали: «Педали есть? – Есть. – Ну, а какого хрена надо?» Ладно, нам не впервой, отыграем без педалей. Потом, после первой репетиции, их кто-то всё-таки заставил привинтить как положено.
Юлий Соломонович Гусман.
Юлий Гусман почему-то решил помочь нашей команде с режиссурой. Не исключено, что из-за нашего кордебалета в очень коротких юбочках. Поскольку мы единственные удостоились такого внимания со стороны мэтра, то остальные конкурсанты жутко завидовали, а отдельные их представители даже подходили к нашим и тихо спрашивали, сколько мы этому режиссёру-наставнику дали денег. Гусман вошёл в раж и со своего режиссёрского места в зале перелез к нам на сцену. Ему показалось, что барабанщик недостаточно резко подчёркивает смешные фразы, и он, найдя за кулисами приличных размеров сосновую доску, с таким бешенством стал колотить по тарелке, отмечая акценты, что Андрюху Полякова чуть не хватил кондрат.
Главарь КВНщиков А.Масляков на нас никакого внимания не обращал. Шлялся мимо с очень деловым видом, шурша важными бумагами и бросая на ходу указания подчинённым.
Александр Васильевич Масляков.
Кое-какие острые реплики в приветствии команды были безжалостно ликвидированы цензурой в лице того же Гусмана. Девочек он, естественно, похвалил, хотя они практически ничего не делали, кроме выставления напоказ голых ног. На генеральной репетиции я урвал момент, чтобы посмотреть аппаратуру у оркестра Комендатуры московского Кремля. Вещь, конечно, замечательная, западногерманская по имени Dinakord, но не каждому по карману. Это мог в то время себе позволить только оркестр КГБ.
Про сам конкурс в двух словах: продули с треском.
Приветствие благодаря дружеской цензуре Гусмана потеряло свою остроту и динамичность, а разминка прошла с явным преимуществом ленинградцев. После нашего ухода со сцены за кулисами возник всё тот же Гусман, и фальшиво-ободряющим голосом сказал, что не всё потеряно. Летом, мол, будет ещё один эксперимент под эгидой КВН: съёмка короткометражного фильма для конкурса по части кино.
Об этом вообще писать нечего. Ездили, снимались. Сценарий придумывался на ходу. Дали нам какого-то «режиссёра» с ЦТ, который постоянно пялился на окружающую обстановку через пустой спичечный коробок и показывал нам прочие понты. Однажды даже возвышенно произнёс слово «консерватория», при этом со значением посмотрев на меня. То есть держал нас за валенков из очень глухого села, где ещё не слышали про электричество. Кстати, из музыкального сопровождения команды на сей раз ездил я один, и пользовался на всех съёмочных площадках простейшим синтезатором Casio, который нещадно жрал энергию батареек. Операторы снимали ноги девочек из балета, норовя взять ракурс снизу вверх для фиксирования на плёнке разноцветных трусиков. Делалось это, конечно, не для телевидения, а для собственного удовольствия. Проторчав таким образом неделю в обшарпанной гостинице на краю Москвы, и поснимавшись в парке Горького и на ВДНХ, мы отправились назад, в Пензу.
Никакого фильма никто из нас так и не увидел.
Бронетанковая кавалерия.
Был у меня период, когда я аккомпанировал детскому хору 8-й ж/д школы, хотя официально этот коллектив «висел на балансе» Дома пионеров. И вот в перестроечное время поехал наш хор в Москву с целью себя показать и столицу посмотреть. Жили мы в доме отдыха за пределами города, где и состоялось наше единственное полноценное выступление перед отдыхающей публикой. Основное время у нас занимали экскурсии. Про шатания по центру Москвы рассказывать нечего, а вот посещение одного интересного места в подмосковном Алабино можно описать немного подробнее.
Это была военно-техническая база «Мосфильма» с дислоцированным там же 11-м отдельным кавалерийским полком. Хотя полк использовался в основном для киносъёмок (ради чего, собственно, он и был создан в 1962 году), но официально являлся нормальной строевой частью наших Вооружённых Сил, и там было всё «по-взрослому». Первым делом мы наткнулись на дневального, охранявшего ворота КПП, и, если обычный солдат СА в таких случаях был вооружён штык-ножом от «калашникова», то этот бравый воин стоял с кривой саблей на боку.
Нас поручили одному из из эскадронных (ротных) замполитов в чине старшего лейтенанта, который нас построил и повёл по территории части. Девчонки-старшеклассницы сразу же стали строить ему глазки. Порозовевший старлей отшучивался, как мог, и с видимым облегчением сдал нас человеку в годах и без знаков отличия на бушлате, который распахнул перед нами двери первого из нескольких ангаров.
В ангаре находилось очень много всякой военной техники, используемой во время киносъёмок. Все эти пушки-танки-грузовики делились на две категории. К первой относились довольно хорошо сохранившиеся экземпляры, не способные самостоятельно двигаться или стрелять. Ко второй – почти похожие копии и переделки, используемые уже не для статических сцен в кино, а в движении. При детальном осмотре танков, БТРов и артсистем стали выявляться вещи, которые зрителям в кино не заметны. У одного танка вместо штатного пушечного ствола торчала алюминиевая труба, небрежно покрашенная, да к тому же и плохо закреплённая, я её рукой попробовал – шаталась во все стороны. Тем не менее, дядечка-сопровождающий бубнил окружившим его школьницам, что это всё настоящее, и, указывая пальцем на декорированный фанерными листами наш родной Т-54, доказывал, что это настоящий немецкий «Тигр». Ну, ладно, у него работа такая…
Бронетранспортёр БТР-40.
Во втором и третьем ангарах содержание лекций по истории бронетехники не поменялось. Мне это стало надоедать, и я уже начал вполголоса этого дядечку поправлять. В результате часть экскурсантов откололась от основной массы и стала слушать мои варианты объяснений по каждому экземпляру техники.
А потом нас повели в клуб. Пианино там не оказалось в наличии, поэтому я со спокойной совестью бездельничал. Хор, конечно, вышел на сцену, но без аккомпанемента весьма неуверенно спел песни три-четыре, и на этом культурная программа с нашей стороны завершилась. А старлей ещё поотвечал на несколько вопросов (в основном девиц интересовали его возраст и семейное положение) и объявил экскурсию оконченной. Мы были сопровождены до выхода и посажены в автобус. Кстати, на вопрос о количестве лошадей в полку замполит отвечать отказался, ссылаясь на военную тайну. Забавно, конечно, но формально он был совершенно прав.
Любой желающий может влезть внутрь боевой техники.
И ещё моментик: по бокам сцены красовались огромные портреты кавалерийских авторитетов, двух маршалов – Будённого и Ворошилова. Мне показалось это немного странным, поскольку на дворе была перестройка, в связи с чем героев советских времён стали поливать помоями во всех газетах. Старший лейтенант пожал плечами и грустно молвил: «А кого вместо них?» И в самом деле, если полк был создан в составе Советской Армии через 20 лет после войны, то портреты кого-либо из древних витязей, гусар или белогвардейцев вряд ли были бы здесь уместны.